Открытие международной выставки «В круге Дягилевом. Пересечение судеб» – праздник не только на петербургской улице. В Шереметевском дворце – Музее музыки (это филиал петербургского Музея театрального и музыкального искусства, работавшего над проектом вместе с фестивалем «Дягилев. P.S.») встретились 25 музеев и частных коллекционеров. ГМИИ им. Пушкина – с Эрмитажем, Третьяковская галерея – с Русским музеем, парижский Центр Помпиду – с дагестанским Музеем изобразительных искусств, а, к примеру, мадридский Музей Тиссена-Борнемиса – с Объединением историко-краеведческих и художественных музеев Тулы.
В экспозиции 135 живописных и графических портретов, среди которых только один небольшой – самого Сергея Дягилева (картонмасло, Мишель Джордж-Мишель из коллекции Шанель). Все остальные – это его друзья и враги, соратники и соперники, меценаты, покровители, но прежде всего композиторы, художники, хореографы и танцовщики, которые сделали славу Ballets Russes и вывели искусство балета и – шире – искусство вообще на невиданный уровень, в новый, прекрасный и ужасный XX век.
Среди авторов портретов – тоже сплошь большие имена, от Ильи Репина до Пабло Пикассо, от Льва Бакста и Александра Бенуа до Эдварда Мунка и Джорджо де Кирико. Иные работы (например, портрет «пожирательницы гениев», мецената и пианистки Мисии Серт кисти Пьера Боннара) приходилось добывать чуть ли не с боем, как без стеснения признается куратор выставки Наталья Метелица. И не только из-за ковидно-карантинных страстей, но и потому, что это жемчужины коллекции, центральные элементы постоянной экспозиции, никогда не покидают стены музея и проч., и проч. Однако концепция проекта требовала настойчивости, и сила убеждения сокрушала (чаще всего) доселе непробиваемые стены.
Четыре выставочных зала Шереметевского дворца превращены художником проекта Юрием Сучковым в круги на воде
Людмила Григорьева
Выставка кажется больше, чем есть на самом деле. Да она и вправду больше, чем кажется. Четыре выставочных зала Шереметевского дворца превращены художником проекта Юрием Сучковым в круги на воде, лабиринт волн, излучин, заводей и омутов. Неспроста: Сергей Дягилев суеверно боялся воды, и он же еще в молодости пожелал – провидчески – умереть в Венеции. Вот так, от холодных берегов Невы к лазурной венецианской лагуне и течет река его жизни, разделенная кураторами выставки на 12 кругов – 12 коротких, но немыслимо насыщенных творческих периодов.
Мы встречаемся с Дягилевым в момент его приезда в Петербург и во времена его первых художественно-кураторских начинаний. Вот карикатуры Валентина Серова, изображающие Дягилева и Вальтера Нувеля «Через 15 лет», а вот и сам Серов на графическом портрете Репина. Вот афиша «Выставки русских и финляндских художников», на которой Дягилев развел по разным углам художников с разными национальными корнями (хотя и те, и другие были тогда подданными одного императора), при этом соединил их ароматом, расставив по выставке декадентские цветы – гиацинты.
А вот и сам император Николай II, сначала сдержанно одобрявший предприятия Дягилева, а потом, во время репетиций к первому балетному «Русскому сезону» в Париже внезапно отказавший и в деньгах, и в возможности репетировать в Эрмитажном театре. Здесь же – друзья и соратники юности (а также вечные соперники, которых нередко ссорил сам Дягилев) Лев Бакст и Александр Бенуа. По соседству Владимир Стасов, не написавший о журнале «Мир искусства» и мирискуснических выставках ни единого доброго слова и называвший Дягилева в лучшем случае «декадентским старостой», а то и «бесстыдным и нахальным свинтусом».
Следуя за тонкой синей линией-timeline’ом, мы оказываемся в кругу мариинских прима-балерин Анны Павловой, Тамары Карсавиной и Матильды Кшесинской, сделавшей Дягилеву и его антрепризе много гадостей. Оставив позади первые триумфы парижских «Русских сезонов», попадаем в компанию Вацлава Нижинского и Игоря Стравинского: «Весна священная» звучит в динамиках.
Свернув налево, встречаем очаровательного юного Жана Кокто на портрете Жака-Эмиля Бланша из Музея изящных искусств Руана, а через пару эрмитажных рисунков Анри Матисса – брутального футуриста Маринетти (портрет Энрико Прамполини из туринской Галереи современного искусства). Свернув направо, попадаем в совсем другой круг – дипломат, меценат и балетоман Гарри Кесслер взирает на нас с портрета Эдварда Мунка, из-за его спины виден сам Жак-Эмиль Бланш: не только художник, но и критик, писавший одобрительные рецензии на премьеры Ballets Russes.
Двигаясь по часовой стрелке, обнаружим скрытые сокровища – автопортрет Хуана Гриса или двойной портрет Пикассо-Кокто. Двигаясь против, обязательно уткнемся взглядом в великолепный портрет Мориса Утрилло (художник Анри Уттер, Центр Помпиду), оформившего для Дягилева один-единственный балет «Барабо» в 1926-м, и «Музу, вдохновляющую поэта (Мари Лорансен и Гийом Аполлинер)» Анри Руссо. Она приехала из Пушкинского музея потому, что Мари Лорансен была художником балета «Лани» в 24-м.
В лабиринте двенадцати кругов легко заплутать и даже утонуть. Кажется, на то и расчет. Каждый портрет сопровождается комментарием о том, что именно связывает изображенного с Дягилевым. Каждая точка на ленте времени окружена фотографиями, документами, афишами, цитатами из писем и воспоминаний действовавших тогда «лиц и исполнителей». Каждая фигура, появляющаяся на выставке, это целый увлекательный роман, пусть даже намеченный пунктиром. Устройство выставки безо всяких аннотаций (которые тоже есть) говорит нам, что плыть по течению жизни Сергея Дягилева – все равно что грести в бурных водах всей истории искусства XX века. Пробежаться легким взглядом по экспозиции не получится: застрянешь в первом же водовороте.
Ректор Академии русского балета имени Вагановой Николай Цискаридзе явно увлечен экспозицией выставки «В круге Дягилевом. Пересечение судеб»
Людмила Григорьева
Впрочем, как по выставке ни крути, главы «Невозвращение блудного сына» не миновать. Вот Народный театр, арендованный Дягилевым для гастролей в 1912 году и тут же сгоревший. Вот письмо от имени Временного правительства 1917 года с предложением возглавить Министерство искусств (импресарио благоразумно отказался).
За портретом Маяковского (Натан Альтман, KGallery) кроется сюжет о том, как Дягилев сначала помогал поэту в Париже, а потом поэт писал ему рекомендации к Луначарскому. Дягилеву даже дали визу в 1924 году, но в последний момент, к счастью, что-то не срослось, и труппа Ballets Russes в Советскую Россию не поехала. В финале одиннадцатого круга – тюремная фотокарточка Валентина Дягилева, анфас, профиль, номер. Брат импресарио был арестован и расстрелян на Соловках в 1929-м.
Последний, двенадцатый круг – смерть в Венеции – обходится без портретов. Скульптурный бюст работы Левона Лазарева освещен видеопроекцией знаменитой фотографии: четыре гондолы, последний путь Сергея Дягилева на пути к Сан-Микеле. Тот же 1929 год.
Гул времени – пестрый, визуально насыщенный и информационно нагруженный – сменяется тишиной. Хоть возвращайся обратно к истокам и начинай с начала. Благо, на выставке, в отличие от рек наших с вами жизней, есть такая возможность — вплоть до 21 февраля.
Источник: